Тысяча сияющих солнц - Страница 57

И вот его голова появляется в окне, изо рта торчат гвозди, волосы растрепаны, лоб вымазан в крови. Азиза вскрикивает и прячет лицо у Лейлы на груди.

Рашид принимается заколачивать окно. Доска за доской.

Непроницаемая тьма, ни лучика, ни блесточки. Щели между досками Рашид замазал, дверь чем-то загородил, замочную скважину заткнул.

От глаз никакого проку. Остаются только уши. Одно слышит хорошо. Азан и петушиное пение возвещают утро, звяканье тарелок внизу в кухне, голос диктора по радио — вечер.

— Кусать, — лепечет Азиза. — Хотю кусать.

— Потерпи. Уже скоро. — Лейла пытается поцеловать дочку в лоб, а получается в макушку. — Молочко уже спешит к тебе. Потерпи еще немножко, и я тебя покормлю.

И Лейла мурлычет песенку.

Азан слышен уже во второй раз. У них ни еды, ни воды. А жара стоит страшная. В комнате как в духовке. Лейла проводит по пересохшим губам языком, напрасно стараясь отогнать мысли о колодце во дворе, о свежей холодной воде. Азиза все время плачет, и Лейла с ужасом замечает, что щеки у дочки — сухие. Она раздевает девочку, обмахивает, дует, пока у самой не начинает кружиться голова. Скоро Азиза перестает шевелиться и впадает в какую-то странную дремоту.

Лейла стучит кулаками в стену, кричит изо всех сил, зовет на помощь. Но никто из соседей не отзывается, а крики только пугают Азизу, и она опять плачет слабеньким голоском. Лейла сползает на пол. Ее мучает совесть. Ужасно жалко Мариам. Каково ей, избитой и окровавленной, в такую жарищу в сарае?

В какой-то миг Лейла забывается. Ей снится, что они с Азизой на забитой людьми улице внезапно сталкиваются с Тариком. Он сидит на корточках под навесом у портновской мастерской, в руках — корзинка с инжиром. «Это твой отец, — говорит Лейла. — Твой настоящий папа. Вот он, видишь?» Но шум улицы заглушает ее слова, и Тарик ее не замечает.

Свист ракет над головой будит ее. Доносятся автоматные очереди, длинные и яростные. Лейла закрывает глаза. Снизу слышны тяжелые шаги Рашида. Лейла подползает к двери и стучит.

— Хоть стаканчик воды, Рашид. Не мне, ей. Ради нее. Кровь невинного ребенка падет на тебя.

Он не обращает внимания.

Лейла просит. Лейла заклинает, молит о прощении. Лейла осыпает мужа ругательствами.

Дверь внизу хлопает. Он включает приемник.

Опять муэдзин выкликает азан. Жара не спадает. Азиза совсем вялая. Она уже не плачет и почти не шевелится.

Время от времени Лейла прислоняет ухо ко рту дочки. Слава Господу, дышит. Голова у Лейлы кружится от малейшего движения. Она опять засыпает и не помнит, что снится. Просыпаясь, она кидается к Азизе, касается ее пересохших губ. Вот шея, пульс есть? Пока есть.

Видно, им суждено здесь умереть. Как ужасно, что Лейла переживет дочь, ведь Азиза такая слабенькая, хрупкая. Сколько она еще протянет? А потом ее тельце остынет. И придет черед Лейлы.

Сон. Пробуждение. Сон. Граница между явью и забытьём потихоньку стирается.

На этот раз ее будит не азан и не петухи. От двери с грохотом отодвигают что-то тяжелое. В комнату врывается свет. Лейла поднимает голову. В глазах невыносимая резь. Перед ней сгущается огромная расплывчатая фигура. Она движется, склоняется над Лейлой, что-то говорит. Слов поначалу не разобрать. А потом Лейла постигает смысл.

— Только попробуй еще раз. Я тебя везде найду, клянусь именем Пророка. И тогда ни один суд в этой проклятой стране не спасет вас. Сперва я убью Мариам, потом плаксу и напоследок тебя. И все будет происходить у тебя на глазах. Поняла? Я заставлю тебя смотреть.

И Рашид удаляется. Только пинает жену в бок. Да так, что она потом несколько дней мочится кровью.

11

Мариам Сентябрь 1996

Прошло два с половиной года.

Утром двадцать седьмого сентября Мариам проснулась от шума на улице. Кричала и свистела толпа, разрывались фейерверки, громко играла музыка.

Мариам помчалась в гостиную.

Лейла уже стояла у окна. Азиза пристроилась у нее на закорках.

Повернувшись, Лейла улыбнулась:

— Талибы входят в город.

Впервые о движении «Талибан» Мариам услышала в октябре 1994 года — Рашид принес домой весть, что талибы разгромили моджахедов под Кандагаром и взяли город. Они партизаны, сказал тогда Рашид, молодые пуштуны, чьи семьи бежали в Пакистан во время войны с Советами. Они выросли — а некоторые даже родились — в лагерях беженцев в Пакистане, изучали шариат в пакистанских медресе. Руководит ими таинственный мулла Омар. Он, говорят, неграмотный.

— У этих ребят нет никаких корней, это правда, — продолжал Рашид, ни к кому конкретно не обращаясь.

После неудавшегося побега и Лейла, и Мариам превратились в его глазах как бы в одно презренное существо, годное лишь на то, чтобы срывать на нем злость. Когда он заговаривал в их присутствии, казалось, он обращается к какому-то невидимке, куда более достойному собеседнику, чем жены.

— У них нет прошлого. — Рашид закурил и уставился в потолок. — Они ничего не знают ни о своей стране, ни о мире. Это так. По сравнению с ними Мариам — прямо университетский профессор. Но что мы видим вокруг? Продажные, жадные командиры моджахедов, торгующие героином и вооруженные до зубов, объявляют друг другу джихад и убивают всех, кто стоит у них на пути. Талибы, по крайней мере, чисты и неподкупны. И они настоящие мусульмане. Уж они-то принесут с собой мир и наведут порядок. Положат конец смертоубийству. А то ведь носа на улицу не высунуть. Покончат с обстрелами. Тут есть над чем подумать.

Уже в течение двух лет талибы неуклонно продвигались к Кабулу, отбирая у моджахедов город за городом. Там, где талибы приходили к власти, война между группировками заканчивалась. Талибы изловили и казнили хазарейского командира Абдула Али Мазари. Уже несколько месяцев, как они окопались в южных пригородах Кабула, откуда вели огонь по частям Ахмада Шах-Масуда. В начале сентября им удалось захватить города Джелалабад и Сароби.