— Хамшира, не тревожься зря. Я понимаю. Я все сделаю. Позволь, я пойду и куплю тебе билеты.
— Спасибо, брат. Это доброе дело в глазах Господа, саваб.
Лейла достает из-под бурки конверт и протягивает своему спасителю. В конверте тысяча сто афгани — примерно половина всех имеющихся при ней денег. Сколько-то скопила, сколько-то получила за кольцо.
Мужчина прячет конверт в карман брюк.
— Подожди меня здесь.
На глазах у Лейлы молодой человек входит в здание. Возвращается через полчаса.
— Пусть лучше твои билеты побудут пока у меня. Автобус отъезжает через час, ровно в одиннадцать. Сядем в автобус все вместе. Меня зовут Вакиль. Если спросят — не должны, вообще-то, — я им скажу, что ты мне — двоюродная сестра.
— Я — Лейла. Мою мать зовут Мариам, дочку — Азиза.
— Я запомню. Не отходите от нас далеко.
Они располагаются на соседней скамейке. Утро солнечное и теплое, далеко над холмами два-три белых пушистых облачка. Мариам кормит Азизу печеньем, которое она предусмотрительно захватила с собой из дома, и предлагает Лейле.
— Да мне куска не проглотить, — смеется Лейла. — Меня всю трясет.
— И меня тоже.
— Спасибо тебе, Мариам.
— За что?
— За печенье. За то, что отправилась с нами. Мне бы одной ни за что не справиться.
— Это тебе-то?
— У нас все получится, ведь правда?
Мариам берет ее за руку.
— Коран говорит: «Аллаху принадлежит и восток и запад; и куда бы вы ни обратились, там лик Аллаха. Поистине, Аллах объемлющ, ведущий!»
— Би! — Азиза тычет пальцем в автобус. — Майам, би!
— Вижу, вижу, Азиза-джо. Би. Мы скоро все поедем на би. Ой, сколько нового ты увидишь!
Лейла улыбается. Плотник в мастерской напротив пилит доски, на землю летят опилки. Мимо проезжают машины с запыленными, закопченными стеклами, поодаль рычат моторами автобусы с намалеванными на боках павлинами, львами, солнцами и сверкающими мечами.
На утреннем солнышке у Лейлы кружится голова, восторг, упоение собственной храбростью пронизывает ее всю. Махая хвостом, подходит уличная собака, и Лейла гладит ее по спине.
Без нескольких минут одиннадцать человек с мегафоном объявляет посадку на Пешавар. Дверь автобуса с шипением открывается. К ней, расталкивая остальных, бросается толпа пассажиров.
Вакиль подхватывает на руки сына и делает Лейле знак.
— Мы идем, — говорит Лейла.
Вакиль шагает впереди. В автобусе уже полно народу, люди машут на прощанье руками, выкрикивают добрые пожелания.
У входа молодой солдат-ополченец проверяет билеты.
— Би! — кричит Азиза.
Вакиль передает солдату билеты, тот рвет их пополам и возвращает. Вакиль пропускает вперед жену, переглядывается с контролером, вскакивает на первую ступеньку, наклоняется и шепчет что-то ополченцу на ухо. Тот кивает.
Душа у Лейлы уходит в пятки.
— Вы двое, с ребенком, отойдите-ка в сторону, — приказывает контролер.
Лейла делает вид, что не слышит, и становится на ступеньку. Контролер хватает ее за руку и выдергивает из очереди.
— Ты тоже, — поворачивается он к Мариам. — Живее! Очередь задерживаешь.
— В чем дело, брат? — трясущимися губами спрашивает Лейла. — У нас есть билеты. Разве наш родственник не передал их тебе?
Контролер прижимает палец к губам и что-то тихо говорит другому охраннику, круглолицему малому со шрамом через всю правую щеку.
— Следуй за мной, — приказывает круглолицый Лейле.
— Нам на этот автобус, — кричит Лейла дребезжащим голоском. — У нас есть билеты. Почему вы нас не пускаете?
— Никуда вы не поедете, зарубите на носу. Следуйте за мной. Или хотите, чтобы вас на глазах у девочки поволокли силой?
Их ведут к грузовику.
На полпути Лейла оглядывается и видит за стеклом автобуса ребенка Вакиля. Мальчик радостно машет им рукой.
В полицейском участке «Перекресток Торабаз-Хан» их сажают в разных концах длинного, набитого людьми коридора. Между ними оказывается стол. За ним сидит мужчина, курит и время от времени ударяет по клавишам пишущей машинки. Проходит три часа. Азиза топает туда-сюда, проведывает то Лейлу, то Мариам, вертит в руках скрепку, которую ей дал поиграть мужчина, доедает печенье и, наконец, засыпает у Мариам на руках.
Около трех Лейлу вызывают в комнату для допросов. Мариам остается ждать в коридоре.
Мужчине в штатском — черный костюм, галстук, туфли, — сидящему по ту сторону стола, за тридцать. У него аккуратно подстриженная борода, короткая прическа, сросшиеся брови. Он смотрит на Лейлу и постукивает карандашом по столу.
— Мы знаем, — говорит он, откашлявшись, — что ты, хамшира, сегодня уже раз солгала. Молодой человек на автостанции никакой тебе не родственник. Это он нам сам сказал. Вопрос в том, будешь ли ты еще лгать. Лично я не советую.
— Мы ехали к моему дяде, — говорит Лейла. — Это правда.
Полицейский кивает:
— Женщина в коридоре — твоя мать?
— Да.
— У нее гератский выговор. У тебя — нет.
— Она выросла в Герате. А я родилась в Кабуле.
— Ну разумеется. Ты вдова? Ты ведь сказала, что вдова. Мои соболезнования. А этот твой дядя, твой Кэка, он где живет?
— В Пешаваре.
— Это ты уже сказала. — Он вертикально ставит карандаш на чистый лист бумаги. — Где именно в Пешаваре? В каком районе? Название улицы, номер квартала?
Лейла изо всех сил старается подавить охвативший ее ужас.
— Улица Джамруд. — Это название звучало в разговоре на званом ужине, который дала мама в честь вступления моджахедов в Кабул.