Тысяча сияющих солнц - Страница 25

Сегодня Хасина консультировала подруг, как отправлять восвояси постылых женихов.

— Надежный, проверенный способ, всегда сработает. Вот честное слово.

— Глупости какие. Я еще маленькая. Какие у меня могут быть женихи? — сердито произнесла Джити.

— Прямо уж и маленькая!

— Замуж меня еще никто не звал.

— Это все потому, что у тебя растет борода, милая моя.

Джити — бедняжка была начисто лишена чувства юмора — схватила себя за подбородок и с ужасом посмотрела на Лейлу. Та только головой покачала.

— Так, леди, вы хотите знать или нет?

— Валяй, — сказала Лейла.

— Бобы. Не меньше четырех банок бобов. Беззубой ящерице, что придет свататься, хватит за глаза и за уши. Только главное — все проделать вовремя. Подадут ему чай — можно начинать артиллерийский салют.

— Я это запомню, — хихикнула Лейла.

— И он тоже.

Лейла могла бы сказать, что такие советы ей ни к чему, ведь Баби вовсе не стремится поскорее сбыть ее с рук. Хоть отец и работает на хлебозаводе «Сило» в жаре печей и грохоте машин, у него все-таки университетское образование. До прихода коммунистов к власти он преподавал в школе — пока его в 1978 году не выгнали с работы. Баби не раз повторял, что у него две основные цели в жизни — вырастить дочку и дать ей образование.

«Ты, конечно, еще маленькая, только вот какая штука, — говорил он. — Замужество может подождать, образование — нет. Ты очень, очень способная девочка. Ты можешь стать кем только захочешь. И я знаю, что, когда война закончится, ты ой как пригодишься своей стране, принесешь больше пользы, чем иные мужчины. Потому что общество обречено на неуспех, если женщинам недоступно образование. Просто обречено».

Но Лейла промолчала, и Хасина так и не узнала, что говорил Баби и как Лейла счастлива, что у нее такой отец, и как она им гордится, и как хочет учиться дальше, чтобы стать такой, как он. Ведь у Лейлы похвальные грамоты за каждый год. А у Хасины отец — таксист, угрюмый и раздражительный, и он годика через три точно выдаст ее замуж. В одну из немногих своих серьезных минут Хасина шепнула Лейле, что ее выдадут замуж за двоюродного брата на двадцать лет ее старше, владельца автомастерской в Лахоре, — это уже решено. «Я его видела всего два раза, — сказала Хасина. — Когда он ест, у него рот не закрывается».

— Бобы, девочки, — повторила Хасина. — Запомните хорошенько. Ну разве что, — она расплылась в плутовской улыбке и взяла Лейлу под руку, — к тебе постучится молодой красивый одноногий принц...

Лейла вырвала руку. Если бы кто-то еще сказал такое про Тарика, она бы обиделась. Но Хасина говорила не со зла — просто насмешничала, по своему обыкновению, и ради красного словца никого не щадила. Себя в первую очередь.

— Нельзя так говорить про людей! — возмутилась Джити.

— Каких таких людей?

— Людей, которых искалечила война, — серьезно проговорила Джити.

— Ой, похоже, мулла Джити влюбилась в Тарика. Точно! Вот он кто, принц-то. Правда, Лейла?

— И ни в кого я не влюбилась, — пробурчала Джити.

Девочки попрощались с Лейлой и пошли своей дорогой, не переставая пререкаться.

Три квартала Лейла шагала одна.

Вот и ее улица. Синий «мерседес» по-прежнему маячил у соседнего дома. Пожилой человек в коричневом костюме стоял рядом, опершись на трость.

И тут кто-то позвал ее:

— Эй, желтоволосая. Посмотри-ка сюда. Лейла обернулась.

Прямо ей в лицо глядело дуло пистолета.

2

Сам пистолет был красный, а спусковой крючок — ярко-зеленый. Позади всего этого многоцветья скалил зубы Хадим.

Хадиму было одиннадцать лет, как и Тарику. Сын мясника — высокий, худой, редкозубый, — он был известный в округе хулиган. Кидаться в прохожих телячьими кишками было его любимым развлечением. На переменах, когда Тарика рядом не было, Хадим хвостом ходил за Лейлой по школьному двору, пожирая девочку глазами и притворно хныча. Как-то он даже хлопнул ее по плечу и просипел: «Ты такая красивая, желтоволосая. Хочу на тебе жениться».

И вот у него в руках водяной пистолет. Точно какую-то гадость задумал.

— Ты не волнуйся, — голос ехидный-ехидный, — пятен не будет. На твоих-то волосах уж точно нет.

— Не смей! Предупреждаю тебя.

— И что ты мне сделаешь? Напустишь своего калеку? Ах, Тарик-джан! Ах, вернись домой и спаси меня от мерзавца!

Лейла попятилась, но Хадим уже нажал на спуск.

Тонкие струйки теплой жидкости залили Лейле голову. Пытаясь защититься, она закрыла лицо руками.

Тут на улицу с хихиканьем высыпала целая орава мальчишек.

Лейла выкрикнула уличное ругательство. Смысл его был для нее темен, но выражение было сильное, Лейла это чувствовала.

— Чтоб твоя мать петушком подавилась!

— А твоя мамаша-полудурок чтоб рехнулась совсем! — Хадим облил ее еще раз. — На пару со слюнтяем папашей! Ты понюхай свои руки-то, понюхай!

Мальчишки хором завели:

— Чем пахнут руки, чем пахнут руки!

Лейле и так уже было ясно чем.

Заливаясь слезами, она кинулась домой.

Накачав из колодца воды, Лейла наполнила корыто и таз в ванной, сорвала с себя одежду, с омерзением намылила волосы, смыла, опять намылила, и так несколько раз. Ее била дрожь. Лицо и шею она яростно терла мочалкой, пока кожа не сделалась пунцовая.

— Если бы Тарик был рядом, Хадим бы не посмел. — Лейла оделась в свежее. — Или если бы мама пришла и забрала меня из школы.

И зачем только маме приспичило рожать ее? На что людям новые дети, если всю свою любовь они уже отдали тем, что родились прежде? Какая несправедливость!